Написать автору mazel@synnegoria.com

Михаил Мазель

Публикация в 10-м номере альманаха Побережье (Филадаельфия)

Заблуждение

Как сложно никого не обижать,
не быть надменным, строгим и жестоким,
и за глаза друзей не обсуждать,
и доброты в себе искать истоки.

Как сложно удержаться на плаву
в воде непониманья и презренья,
не принимать за истину молву,
не путать осознанье и прозренье.

Как сложно добрым быть и не кричать
об этом всем соседям и прохожим,
сомнения всегда носить печать,
казаться не таким и не похожим.

Как сложно принимать в ответ упрёк
и понимать, насколько он заслужен,
и помогать другим - себе не впрок,
и сознавать, что многим ты не нужен.

Как сложно просто быть самим собой
и понимать, что это - нереально.
И потому нам снится вечный бой,
негромко, незаметно, тривиально.

18 декабря 1999


 
Новогоднее видение

Пусть будет снег и даже снегопад.
Пусть с неба будет падать ожиданье
с мелодией немножко невпопад
на непривычно замершие здания.

Пусть будет ночь, и пусть спешат часы,
а вместе с ними радостные люди
без страха за озябшие носы,
которые мороз -проказник студит.

Пусть будет девушка, смущенная слегка,
румяная, как будто от мороза.
Пускай в твою скользнёт её рука,
и пусть хоть два часа не будет прозы.

Пускай не будет глупых, нудных фраз,
пока живет мгновение в сознанье.
Удар, еще удар... двенадцать раз.
Ещё не поздно загадать свое желанье

22 декабря 1999


 
Оранжевый проспект

      ...Мелодия, как дождь случайный,
     гремит; и бродит меж людьми.
                                    Б.Ш. Окуджава

 
Люблю я Ленинский проспект
в тот странный поздний час,
когда оранжевым дождём
стекает он на нас.

С его волшебных фонарей,
умывшихся дождем,
стекает время... У дверей
закрытых молча ждём.

Мы молча ждём. Настанет час.
Придёт заветный день.
И в точности как в прошлый раз
мелькнёт в проёме тень.

И тень твоя метнётся прочь,
к троллейбусу спеша.
И будет мокнуть эта ночь,
поэзией дыша.

Троллейбус свистнет, и потом
секунд ворвется стук,
и Окуджава... песней он
заполнит пустоту...

И на оранжевый проспект,
умывшийся дождем,
шагнешь... Надежда и успех,
И сам - непобеждён.

Непобеждён и не забыт
вновь возрождённый слог.
Его давно ты сочинил,
но спеть пока не смог.

Оранжевым дождём души
шумит большой проспект.
И лишь немножечко щемит
забытых строчек свет.

17 мая 2000


 
Красавица с портрета Модильяни

Ко мне явилась девушка из сна,
сошедшая с портрета Модильяни.
Спустилась тихо, как сама весна,
и молча села рядом на диване.

Пустой портрет смотрел на старый двор
и на полоску света из-под двери.
Я был готов нести какой-то вздор
и глупым снам своим опять поверить.

В углу напротив тикали часы, 
а я сквозь шум ловил её дыханье, 
и тихо выпускал себе в усы
надежду вперемешку со стихами.

Я слишком часто сам себе внушал 
придуманные мною идеалы. 
И засыпал, мечтая, не спеша, 
закрывшись с головою одеялом.

О, как порою сложно отделить 
реальность от безумного желанья... 
Я словно сплю. У ног моих сидит 
красавица с портрета Модильяни.

4 июня 2000


 
Непроходящее

День пройдёт немой и гордый,
сядем вместе у огня.
Зазвучат души аккорды
у тебя и у меня.

День пройдёт, пройдёт и вечер.
Стихнут звуки. Тишина
подкрадется... Время лечит.
Поступь ходиков слышна.

День пройдёт, как будто не был.
Расставание в глазах.
Ожиданье в звёздном небе
и незнанье, что же за...

День пройдёт. Пройдёт и это
неприятие и страх.
Всё пройдёт... Лишь это лето
не пройдёт в моих стихах.

7 ноября 2000


 
Перевод с неизвестного
 
Я одинокий ездок
        по дороге, ведущей к мудрости,
                 что отдаляется с каждым шагом.
Я Клинт Иствуд, глядящий
        на вечерние горы.
                И в моем прищуре видна его усмешка.
Я Неуловимый Мститель,
        спешащий на закат
                барельефом на фоне солнца.
Я футбольный мяч,
        разбивший оконце
                соседа, забывшего своё имя.
Я тот, кого нет с ними.
        С теми, кто прочтёт и осудит.
        С теми, кто неподсуден
                в том, что не понял...

Кони. Кто же их гонит?
Ветер, раздувающий вечер?
Вече? Лошадиное или человечье?
Вечно.
                        А мы снова беспечны.
       Беспризорны.
                                                  Вроде.
Потому что мы бродим
       где-то
                      на закате лета,
            по земле этой ходим.
Понимаем ли?
                      Переводим
дни и мысли.
     Кто хитрит, а кто - честно.
Что же дальше?
                                      Неизвестно.

7 ноября 2000


 
Прохожие

Улица - лицо. Лицей.
Улица - одно целое.
Если улица станет моей,
значит по ней иду к цели я.

Иду или еду. Метро, трамвай
с утра или вечером троллейбус последний.
Мне шелестит в аллее листва
о нашем наследии.

Улица моя - она не Арбат,
но с Окуджавой влился я
в её весны цветной аромат
и осенью в слизь её.

Слизала зима былую грязь,
на дрязги похожую,
но скользко, и люди проходят, злясь,
но так ведь положено.

Придёт весна, подсохнет асфальт.
Из сна восторженно
мы сделаем сальто и к лету вспять
пойдём. Прохожие.

8 ноября 2000


 
Побережье

Я бываю здесь реже.
Воздух прозрачностью режет.
Чайки кричат: -"Где же?"
А что я? Я тут - заезжий.
Одетый слегка небрежно.
На тебя смотрю нежно.
Я как будто стал прежний.
А дюны - они всё те же.
Рассвет сквозь иголки брезжит.
Ветер шумит прилежно.
Море - безбрежно,
но вокруг - побережье.

Я бываю здесь реже...

8 ноября 2000


 
Метаморфозы с лестницами

Новая песенка кажется старой.
Чья-то улыбка, не ставшая славной,
грустно мерцает в конце коридора
странного дома, застрявши в котором
новою песней не ставшая строчка
эхом средь лестниц разносится ночью.
Эхом разносятся ржавые трели
капель, что с крыши проникнуть сумели
в здание это печали и грусти.
После дождя снова будет тут пусто,
правда, просторней для мыслей тревожных,
что притаились в щелях... Осторожно
пальцем сниму с полотна паутину
и нарисую другую картину.
Красок веселых жалеть я не стану,
не побоюсь показаться вам странным
и нарисую я дальше улыбку
девушки юной, задумчивой, гибкой.
Сброшу я на пол кусок одеяла.
Сделаю так, чтобы солнце ласкало
груди и бедра в изгибе тревожном,
меч самурайский на столике в ножнах -
призрак сидящего рядом Сигала...
(Только его мне в стихах не хватало).

Меч осторожно сниму вместе с краской.
Вновь прорисую любимые глазки.
Блеск им придам от окошка напротив.
Утро, мерцанье на кожу отбросив,
в щели проникнет холодным рассветом
не по-ньюйоркски московского лета...

Ей на колени я брошу листочек.
Чей-то размашистый будет там почерк
виден неровными волнами линий...
Дерево ближе к окну пододвину.
Облако в небе над серою крышей
дома напротив. Летящий неслышно
авиалайнер вдали за высоткой.
Странный узор, что невольно был соткан
сетью антенн, проводов и веревок.
Всё это в рамках оконных двух створок
старой квартиры в моем подсознанье...

Будет ли это (иль было) - не знаю.
Просто рисую, бессмысленно вторя
строчкам, что, может, оформятся вскоре
в смутном пространстве пролетов и лестниц...
Выйду на улицу. Ветер и месяц
встретят, как будто на новой картине.
Брови невольным движением сдвину
и поплыву по течению ночи
песней ещё не родившихся строчек.

19 ноября 2000


 
Предчувствие

          Я вернусь в этот город...

Ты вернешься в мой город
          суровой и снежной зимой.
Я узнаю об этом,
          хотя мы ещё не знакомы.
Ты вернешься домой,
          впустишь в комнату слёзы и холод
и прошедшее лето
          закроешь осипшим замком.
Ты вернешься в свой город,
          не зная, что в нём есть любовь -
одинокая, словно
          в подъезде замёрзшая кошка.
Приподнимется бровь.
          Удивление... это не повод.
Но родилось вновь слово
          и колет под сердцем, как нож.
Между нами стена -
          расстоянье не больше руки.
Мы не знаем ещё,
          что столкнемся случайно в подъезде,
что вдруг станет другим
          этот город, воспрянув из сна,
и начнётся отсчёт...
          Плод запретен отчасти чтоб грезить.
Этот город не спит:
          он случайно затих до поры
и укрылся платком 
          ослепительно-белого снега.
Нас уносит порыв...
          Тебя нет, ты - не здесь, ты - в пути.
Новой рифмы глотком
          ты внимаешь мелодии с неба.

29 ноября 2000


 
Расплата

Пусть предстоит пройти мне сто путей.
Пусть сто дорог в тугой затянут узел:
переплетут торги, восторги, узы
в один клубок причудливых затей.

За те слова, что сказаны давно,
дорога -неизменная расплата.
Я тень свою люблю уже, как брата,
и дни проходят, как в немом кино.

И далее почти что наугад:
без паузы, от двери и до двери.
Уже не вразнобой, ещё не в лад

пробиться через замысел преград.
Ещё не мудрецы, уже не звери…
В награду, попросив один лишь взгляд.


 
Почти ностальгическое

                                Гари Лайту

Он пишет о знакомых городах,
и я ныряю словно в наважденье,
переживаю снова я рожденье
забытых рифм, встающих в полуснах.

Он пишет о далёких городах,
что с каждой строчкой снова станут ближе.
Друзей улыбки снова я увижу
И улицы, плывущие в садах.

Он пишет о любимых городах
и расстоянья стягивает чувством.
И строками его опять лечусь я,
рука выводит что-то о следах.

Он пишет о чудесных городах,
любовь к которым свяжет нашу дружбу.
Москва и Киев в стих врастают глубже...
Февраль.
        Нью-Йорк.
                  Среда уже в бегах.

среда 28 февраля 2001