Начало
В этот трудное для меня время мой сын Миша был трогательно внимателен и поддерживал меня. Он уговаривал и успокаивал меня, говорил, что в начале трудового пути и у него были подобные же проблемы, что люди бывают разные и не стоит ото всех ожидать понимания и сочувствия. Это очень помогало мне. После одной из тяжелых сцен по пути с работы я встретила Мишу возле нашего дома, уже уходящим к себе. Я тут же, на улице, уткнулась в его плечо и плакала в свое удовольствие, а он утешал меня, шептал мне добрые слова. В этот момент мои несчастья были приятны мне.
Успокоившись, я начала по-немногу вникать в дело. Поняла принцип работы прибора и, когда барахлил компьютер, могла, например, при помощи карманной счетной машинки рассчитать результаты исследования, как говорится, вручную. Кстати, это занимало не больше времени, чем у компьютера. Вопреки моим ожиданиям, Инкери это нисколько не обрадовало. Поняв, что кое до чего я могу додуматься сама, она стала прятать от меня некоторые секреты. Так, когда мой прибор сломался в очередной раз и Инкери принялась регулировать его, я хотела посмотреть, как это делается. Она все время старалась встать так, чтобы я не смогла ничего видеть. Выглядело довольно комично, она прекрасно знала, что я плохо вижу.
Лето в этом году выдалось жаркое. Однажды Инкери долго и громко кричала на меня. Темой было то, что, по ее мнению, я или плохо мою посуду, или у меня потные руки. Она даже обещала проверить меня на потность, не знаю, правда, каким образом. Дело в том, что исследования ее были очень точными, на уровне десятых долей микрометра, и, действительно, я понимаю, от чистоты посуды зависели результаты всей работы. По-видимому, дела у нее шли плохо и таким образом она искала причину неудач.
И вдруг, через несколько дней после этого разговора, я вижу, что Инкери и Риитта чем-то занимаются, как всегда, склонив головы вместе и сидя за столом, в нижнем ящике которого хранится та посуда, которая была предметом скандала и разговоров о потности. В этот день, по причине жары, Инкери обулась на босу ногу, а, для облегчения работы и отдохновения ног, она выдвинула указанный ящик и поставила босые ноги в чистую аналитическую посуду! Мне так хотелось указать ей на это, но я сочла это ”неудобным”. Зато мы долго и весело смеялись по этому поводу с Райли. Она также считала, что напрасно я не обратила внимание Инкери на это. Может быть она и права, но мне не хотелось вступать в лишние пререкания с Инкери. К тому же, чем меньше я с ней разговаривала, тем мне было приятнее. Поэтому последнее время я с ней разговаривала очень мало и только по делу.
Общество, в которое я попала в результате сочувствия и помощи Райли, отличалось от других застольных кружков Центра защиты окружающей среды. Эти люди работали вместе долгие годы и, несомненно, принадлежали к лучшей части финской интеллигенции, люди свободных взглядов, умные, начитанные, обладающие хорошим чувством юмора, с ними можно было разговаривать на любые темы и использовать весь набор иностранных слов, входящих в русский язык, что в моем случае очень облегчало беседу. При всех ситуациях они были, вежливы, тактичны и между мной и ими никогда не возникало острых ситуаций, правда, рабочих отношений ни с кем из них у меня не было. Может быть это и хорошо, зачем мне дополнительный стресс. Иногда я выполняла для них кое-какую работу: делала переводы, изготовляла копии, даже ремонтировала книги.
Однажды в свободную минуту, я сидела в конференц-зале и читала журнал, издаваемый Хельсинкским университетом. Вошел мой начальник, увидел, что я читаю и заметил, что это трудное для понимания чтение. Он не мог взять в толк, что, читать статьи с большим количеством иностранных слов мне легче. В подобное же противоречие я вступала с одной из моих учительниц финского языка, у которой я изучала финский по-фински. Она все время подчеркивала, что иностранные слова, которые я так люблю употреблять, ”умные” и смысл их надо искать в специальном словаре. Кроме того, она говорила, что такие слова употребляют люди, которые хотят ”выставиться”, обратить на себя внимание. (Может быть, она была права?) В конце концов, мне надоели эти разговоры и я ей разъяснила, что употребляю весь набор известных мне слов не из желания выделиться, а потому, что не знаю, как это звучит по-фински.
Как-то, профсоюз организовал поездку в Свеаборг. Отправились все веселой и шумной группой. Как я давно уже приметила, взрослые люди, независимо от национальности, собравшись группой, чувствуют себя более раскованно, почти школьниками на прогулке. Поэтому в таких группах много шуток, смеха и просто шума. Никак не могу забыть виденную мною еще в Ленинграде группу старушек. Всем - за семьдесят. Они от души веселились и беспрерывно вскрикивали: ”Девочки, девочки, смотрите, девочки, пойдемте и т.д.!”
Так вот, о поездке. По дороге ведь надо о чем-то говорить. Я вспомнила о финском писателе, которого финны не очень чествуют, да и не очень знают - Майю Лассила. Он был коммунистом, потом - заключен в Свеаборге, здесь же его и расстреляли. После Лассила уже надо было перейти еще к одним узникам Свеаборга - декабристам. Но тут вышла заминка, так как я не знала, знают ли они декабристов и как называют их по-фински. Они же не знали, знаю ли я про декабристов. Но, когда мы выяснили, что знаем об этом, да еще, оказывается, декабристы и по-русски и по-фински звучат одинаково, тут уж нашлось, о чем поговорить!
В этот период мы проводили много времени вместе с Райли и хорошо познакомились друг с другом. Райли была одного возраста со мною, но относилась ко мне по-матерински, а я, в свою очередь, питала к ней дочерние чувства, при любой проблеме бежала к ней за советом и помощью. У Райли было двое детей - старшая дочь Элина в этот момент оканчивала школу. Затем она стала учиться на медсестру. Сын Эса, очень симпатичный молодой человек, высокий, с ярко рыжими волосами, был глухонемым. В этом и была причина того, что Райли взяла меня под свое крыло! Она чувствовала мое родство со своим сыном, чувствовала мои проблемы, мою боль, прошлые и будущие обиды и приняла меня, как еще одного своего глухонемого ребенка. С Эса в дальнейшем мы стали большими друзьями, ведь у нас было много общего и он был мне симпатичен, да и дочка у Райли была славная и приятная в общении. Предвидя вопросы, сразу скажу, что с Эса я разговаривала по переписке, хотя запомнить некоторые жесты не представляло большого труда. Больше того, меня иногда поражала железная логика азбуки немых. Например, для того, чтобы обозначить понятие ”русский”, следовало провести энергичным жестом по подбородку - бородатый. Но обо всем по порядку.
Но это была только часть причины, по которой Райли начала опекать меня. Другая часть состояла в том, что у Райли был особый дар, дар общения. У всех нас разные способности, кто хорошо поет, кто танцует, у кого ловкие руки, а у другого - умная голова. Райли окружала особая аура, которая распространялась вокруг и на всех оказывала положительное воздействие. У нее был совсем особый талант, талант сопереживания, сочувствия и внимания к каждому человеку, большой природный ум и такт. Все это вместе взятое создавало вокруг нее особую атмосферу. Даже если она молчала, и только присутствовала, говорилось хорошо, люди были добрее и терпимее друг к другу. Это понимала не только я, немушка. И обычные люди, которые не имели проблем с общением, также ценили ее талант, ее общество и чувствовали себя комфортнее в ее присутствии. Своими широкими крыльями ей хотелось прикрыть и защитить всех. Она не терпела, когда унижают и обижают людей и смело кидалась на их защиту. Впрочем, в этом кругу никому и в голову не приходило унижать кого-либо. К Инкери и подобным ей людям она питала физиологическое отврацение.
Со мной же Райли была особенно внимательна и обычно разговор начинала, сперва слегка подтолкнув меня, глядя мне прямо в лицо и отчетливо артикулируя слова, точь-в-точь, как со своим немым сыном. Однажды она, как обычно, слегка толкнула меня и начала разговаривать со мною, но уже на азбуке немых, на что я с юмором ей указала. И тут же пожалела об этом, так как Райли очень смутилась. А я подумала, зачем я ее огорчила, надо было выслушать ее и не показывать виду, что она ошиблась.
Мы много времени проводили вместе с Райли, домой почти всегда шли вместе, так как жили в одной стороне и сравнительно недалеко друг от друга. Иногда, если была хорошая погода, часть пути домой проходили пешком вдоль залива и говорили, говорили обо всем. Мы говорили о жизни в Финляндии и в России, о детях, о знакомых и даже незнакомых. С ней было интересно и у нас было много общего. Райли научила меня обращаться с посудомоечной машиной, объяснив все спокойно и без надрыва. После этого я столько перемыла посуды, что трудно даже представить. Дело в том, что в нашей чайной комнате все члены кружка без исключения и независимо от положения на служебной лестнице, мыли посуду поочереди, конечно же с помощью посудомоечной машины. То есть, на самом деле загружали и разгружали ее. Мне же так понравилось новая для меня игрушка, что все время моей в лаборатории работы я возилась с ней одна. Однако никто из сотрудников не возражал против этого. Посуду для мытья, не смейтесь, также возили на специальной тележке.
Кофе пили три раза в день. Первый раз - с утра, потом, в двенадцать часов, - официальный получасовой обеденный перерыв. Третий раз кофепитие проходило в два часа пополудни. Кофеварку включал тот, у кого в этот момент имелась свободная минутка. Как я писала, мой прибор был очень капризный и много зависело от начального периода работы. Каждое утро надо было заново ввести компьютерную программу, потом - самый ответственный этап - приготовление стандартов. Я старалась с утра сделать все не торопясь, как надо, тогда весь день проходил легко, и у меня даже было немного свободного времени. Но это удавалось не всегда, несомненно в этом была виновата и моя неопытность.
Рабочий день кончался введением полученных в течении дня данных в общий банк данных - компьютер. Рядом с моей комнатой была курилка. В ней почти всегда было много народа. У других, по-видимому, было больше свободного времени. Хотя работы много было у всех, особенно, когда в конце дня приходили дополнительные пробы. Я научилась еще кое-чему и готовила для Инкери грязевые пробы. Здесь ничего сложного не было и самое трудное - правильно закатать пенициллиновые флаконы. Почему-то это у меня не всегда получалось - силы, что ли, в руках не хватало. Готовила эти пробы я, сидя у включенного вытяжного шкафа. Вытяжка довольно сильно ревела и я, думая, что никто ничего не слышит, пела. Не знаю, было ли слышно, но мне никогда никто ничего по этому поводу не говорил.
Дни рождения обычно отмечали общим кофепитием. Приносили и ставили на общий стол торт или пирог, поэтому с утра уже было известно, что день сегодня праздничный. Меня ничем не выделяли среди других и всегда приглашали на такие мероприятия. Я в свой день рождения испекла пирог из ревеня. Когда пришло лето, Райли устроила у себя на даче вечеринку для всех, на которой я также присутствовала. Райлина дача понравилась мне необыкновенно. Маленькая, но очень миленькая, все устроено с большой любовью и комфортом. В центре, как это полагается, - зеленая лужайка, на ней белые столы, стулья и качалка. Есть овощные и фруктовые грядки, но они спрятаны по периферии, а главное - цветы. Участок этот достался Райли от родителей. После войны, когда с продовольствием были трудности не только у нас, но и в Финляндии, многие финны получали в аренду участок и, выращивая на нем овощи, тем самым облегчая свои продовольственные проблемы. Потом здесь построили дачи, и больше внимания стали уделять цветам, чем продуктам питания. Цветы - национальная гордость финнов. Цветов так много и их ассортимент так разнообразен, что порой создается впечатление, будто находишься не на севере, в холодной Похьёле, а в Крыму. Трудно поверить, но кроме обычных в этих широтах и всем известных цветов, в том числе огромного количества роз, без специального укрытия произрастают рододендроны, гортензии, магнолии.
В Хельсинки жил и умер русский поэт-акмеист Вадим Данилович Гарднер. Во время первой мировой войны он был с военной миссией в Англии, а 1919 году, вместе с Николаем Гумилевым, через Мурманск вернулся в уже революционную Россию. Остаток жизни он прожил в Финляндии. Вадим Данилович очень любил цветы, у него масса сонетов и прочих стихов, где он описывает цветы, причем, все это цветы, растущие в Финляндии, описываемые события относятся к 20-30 годам, еще до второй мировой войны. Читая его, создается впечатление, что находишься где-то на юге. Я вспоминаю, например, наши волжские деревни, где дома стоят в голой степи, вокруг пыль или грязь, в зависимости от времени года, и ни одного зелененького кустика, несмотря на более благоприятный климат. Почему?
Замечательно, что сейчас эти дачи, в послевоенный период бывшие за городом, находятся уже в черте города, над ними проходит надземная линия метро. Прогуливаться по этому району, читать названия улиц и рассматривать дачи - одно удовольствие. Так, дача Райли находится на Тюльпановой улице, есть Сиреневая и Пионовая улицы и все в таком же стиле. Некоторые дачи окружены большими участками. Это обязательно красиво подстриженный газон, обрамленный цветочными клумбами. Огородов, как таковых, нет и в помине. На лужайках устраивают пикники. Финны очень недавно оторвались от земли, и еще чувствуют связь с ней. Каждый финн мечтает о собственном доме. Если нет возможности иметь собственный дом, его в какой-то степени заменяют многоэтажным домом, как бы положенным на бок. Это длинное двухэтажное строение с таким количеством отдельных, выходящих наружу собственных дверей, сколько в нем жильцов. ”Дом, построенный в ряд”, приблизительно так можно перевести его название. Квартиры там двухэтажные. Финский средний класс проживает в домах такого типа.
Райли рассказала мне, что лет семь назад у нее была операция по поводу рака молочной железы. Следуя традициям советской медицины, я сказала, что все пойдет хорошо, и нет особых причин для беспокойства, раз прооперировали, то все в порядке, она, можно сказать, здорова. В скобках следует заметить, что здесь от пациентов не скрывают тяжесть заболевания, всегда сообщают диагноз, дают пациенту схему операции, результаты всех анализов и заключений. Считается, что больной должен принимать активное участие в лечебном процессе и сам бороться за свою жизнь. Тут так и говорят: ”она борется с раком”. Действительно, каждый год Райли приглашали на обследование, по этому поводу она всегда очень волновалась, но в последний раз результаты были хорошие.
В середине лета закончился срок моей работы в лаборатории. Проработала я с 18 января по 17 июля 1993 года. Я была очень наивна, и надеялась, что меня оставят работать дальше. Это обстоятельство также было одной из причин моего нервозного поведения во время работы. Мне казалось, что если я буду очень стараться, понравлюсь работодателю, то получу постоянную работу. Но в лаборатории процесс смены кадров был давно отработан и к концу моего срока работы уже приняли студентку университета, которая займет мое место после моего ухода. Тем не менее, мне устроили небольшое прощание, мой начальник сказал мне несколько теплых слов и подарил небольшой подарок. Позднее я поняла, что это все, и подарок тоже, устроила Райли.
Опять я говорила со своим начальником и договорилась, что через год, когда я опять получу право работать на такой же основе, меня возьмут на работу еще раз. Правда, как я убедилась, здесь обещают все, что угодно, пока не доходит до дела. Когда я пришла через год, мне отказали, опять же, как здесь принято, не сразу, а через неделю. С этим впоследствии я столкнусь не раз при поисках (всегда безуспешных) работы. Перед моим уходом мы поговорили с Инкери. Косвенно она как бы попросила у меня прощения, а я не собиралась сводить с ней счеты. Впоследствии судьба отомстила ей за все, и за меня тоже, слишком жестоко отомстила, мне даже страшно писать об этом.
И после окончания моей работы в Центре защиты окружающей среды, мы встречались с Райли и ее семьей. Не часто, и не редко. Во время одной из таких встреч я показала Райли, что печатаю по-русски. Через несколько дней Райли позвонила мне и сказала, что в связи с расширением совместных работ со службой защиты природы в Петербурге, в лаборатории появилась нужда в сотруднике, владеющем русским языком и печатающем по-русски. В настоящий момент вопрос решается на высоком уровне. Нечего и говорить, что эту ночь я почти не спала. Назавтра Райли сказала, что вопрос решен положительно и мне надо придти к руководителю отдела на собеседование. На сей раз, предполагалось, что я буду работать переводчицей уже в том отделе, где работает Райли.
Так, только благодаря Райли, я попала на работу в Центр защиты окружающей среды г. Хельсинки второй раз. Это произошло 22 мая 1995 года. Первые дни я почти ничего не делала, так как у меня не было компьютера. Потом компьютер поставили, но работы не прибавилось, так как не было программы с русским текстом. Мне было ”неудобно” бездельничать. По простоте душевной я сказала, что могу писать и ручкой, пусть мне только дадут материалы. Но на меня посмотрели, как будто я спятила. Здесь совершенно другой стиль работы, моим работодателям и в голову не пришло, что можно заставить меня писать обычным, традиционным, способом. Этим уже давно никто не занимается, у всех на столах стоят компьютеры, а у кого и по два.
В настоящий момент и я уже не согласилась бы писать что-то ручкой. Мне стыдно признаться, но письма я также пишу на компьютере. Сначала, написав на компьютере, я переписывала их от руки, потом, попросила извинения у моих корреспондентов и стала рассылать компьютерный вариант. Как-то я переводила текст с финского на русский. Урхо решил дать мне ”полезный” совет и порекомендовал сперва написать все на бумажке, отредактировать, а потом уж перепечатать начисто. Тут уже я сочла подобный совет ”странным”. К тому же, в этой работе я пользовалась дополнительным окном, в котором у меня еще и финско-русский словарь. Это очень облегчает работу и даже делает ее приятной.
А пока я осваивала новый для меня стиль работы. Дело доходило до смешного. Компьютер меня не слушался и я по самым простым поводам приходила в ужас и бежала за помощью к девочкам-студенткам, которые с пелен знали, как работать с компьютером и, по-видимому, смотрели на меня, как на ненормальную. Однако все были очень вежливыми, и никто никогда мне не сказал ничего плохого, даже не намекнул. Тем не менее, компьютер я освоила и, когда мне поставили программу с кириллицей, начала работать.
Это были лучшие месяцы моей жизни в Финляндии. Работа на компьютере до сих пор кажется мне интересной и очень престижной. Как-то мой сын попросил у меня одолжить ему на неделю мой компьютер. У меня было такое чувство, как будто у меня отнимают близкого человека… и я отказала. В процессе работы ко мне относились очень хорошо, разговаривали со мной с тактом, когда я делала ошибки, вежливо поправляли, говорили, что у меня ”опечатки”, а что думали про меня, я не знаю. Все-таки зачастую я понимала, что все общество чувствовало бы себя лучше и свободнее, если бы меня не было. Я чем-то связывала, мое присутствие заставляло всех держаться с осторожностью, с оглядкой. Впрочем, ничего особенного в этом нет, все вполне нормально. Если бы все было наоборот, и в русскую компанию попал иностранец, к нему также было особое внимание.
Хочу отметить еще одно, по-моему, интересное обстоятельство. Все сотрудники работали в Центре защиты окружающей среды по призванию, а это означает, что они были ”зелеными”, то есть у каждого из них была какая-нибудь ”заморочка”. Кроме того, что почти все они ели много морковки и фруктов, у каждого был еще какой-нибудь конек. Так, одна сотрудница, к примеру, очень состоятельная дама, не покупала французской косметики. И не по причине дороговизны последней. Дело в том, что в этот период ”зеленые” бойкотировали товары из Франции. Их возмущала политика ее правительства относительно захоронения ядерных отходов. Французские ”зеленые” ложились на рельсы, не пропуская поезда с ядерными отходами, а финские не ели французского сыра и не пили французских вин. (Нам бы ваши заботы, господин учитель!) Большинство моих коллег не ели мяса или как-то ограничивали себя в этом. Многие не употребляли сахара, однако все это не мешало им поглощать в огромных количествах шоколад и пиццу.
Изредка я подшучивала над ними и говорила, что морковке также очень больно и, когда ее едят, она кричит жутким голосом, просто проявление ее чувств и переживаний можно зарегистрировать только специальными средствами, и потому мы ничего не слышим. Морковка также любит и ненавидит. Они, посмеивались, соглашались со мной, но что интересно, в своих пристрастиях были очень постоянны и переубедить их в ту или другую сторону невозможно. Потому мне не удалось уговорить ни одного из них отказаться полностью от еды, чтобы уж совсем не причинять вреда никаким звеньям окружающей среды.
В Финляндии много шума наделали так называемые ”лисьи девочки”. Это очень молодые, и очень зеленые девочки (тоже питаются одной морковкой), которые весьма активно и, я бы сказала, агрессивно, выступают против разведения животных на зверофермах - норок и лис. Периодически они устраивают рейды, нападают, на эти фермы, уничтожают и взрослых животных, и щенков (ведь не жалко) и приносят тем самым большие убытки владельцам. В последнее время агрессия их актов усилилась и они выпускают на волю, совсем не заботясь о том, что животные не приспособлены к самостоятельной жизни, по 6-9 тысяч норок. Накзывают же их за это очень мало - только за нарушение домашнего покоя. Говорят, что эти девочки могут напасть в транспорте на людей в шубах или меховых шапках. Многие сотрудники лаборатории разделяют взгляды этих девочек и выступают против разведения животных на зверофермах, но эти же люди ничего не имеют против шуб из каракуля или теленка. Больше того, они сами ходят в кожаной обуви и не видят в этом ничего плохого. Они считают, что коровы и овцы созданы на потребу человеку. Я так и не смогла выяснить, в чем разница между коровой и норкой, и почему норковую шубу носить нельзя, а есть мясо и носить обувь из кожи свиньи или коровы - можно. Чего они совсем не переносят, так это яйца - боятся, нет, не сальмонеллеза, а холестерина. Но, опять-таки, торты и пироги едят с удовольствием.
Исследовать качество косметики и лекарств на экспериментальных животных также аморально. Это демонстрирует эгоцентрический взгляд человека на мир. Многие из них защищают природу до такой степени, что не пользуются транспортом и ездят только на велосипедах, но таких чудаков - подавляющее меньшинство, я видела только одну семью. Вообще их принципы весьма растяжимы и все они, как люди довольно состоятельные и прагматичные, ездят на машинах.
Но все имеет конец, кончились и мои счастливые полгода. В конце, как всегда, трогательное прощание, обещание взять на работу и т. д. и т. п. Через год меня на работу не взяли, сказали, что программа работ с Петербургом сокращена и нет средств. Может быть и правда. И на кофе меня приглашали, и на день рождения однажды. И все были милы, любезны, внимательны, но я чувствовала также и скованность. Давали мне телефоны, но, когда я звонила, чувствовала, что попала некстати.
Все это ни в коей мере не касалось Райли. Мы много, больше, чем раньше, встречались, разговаривали, посещали друг друга, пили кофе. Но в ее жизни произошли большие изменения. При последних исследованиях по поводу рака у нее обнаружили метастазы в печени и костях. Еще когда я работала в лаборатории, мы проводили ее на пенсию по болезни. Ей тогда исполнилось 57 лет. Эту пенсию ей долго не давали. Врачи находили ее работоспособной, а у нее была плохая кровь, она уже и чувствовала себя не важно, и сильно уставала. В лаборатории ей устроили пышные проводы. Эти проводы были, действительно, искреннеми. И речи, и слезы, и очень вкусный (как здесь умеют делать, со взбитыми сливками и свежей клубникой) торт. Я тоже что-то сказала сквозь слезы, уж не знаю, понял ли кто-то меня. Ну, Райли, конечно, все поняла, если не услышала, то почувствовала.
После ухода на пенсию Райли сначала была дома. Потом ей стало хуже, ее поместили в университетскую клинику на онкологическое отделение. Она была очень плоха. Метастазы в позвоночнике. Ей проводили курсы цитостатической терапии, позвоночник облучали. Я навещала ее, ходила с ней на облучение. Чувствовала она себя очень плохо, от цитостатической терапии ее постоянно тошнило, были сильнейшие боли в костях. Под конец она уже не могла самостоятельно передвигаться. На лучевую терапию ее возили на кровати, если это было при мне, я помогала сестре. Кроме того, все волосы у нее вылезли, но это при цитостатической терапии - обычное дело.
Потом она оказалась дома и, когда я навещала ее в очередной раз, рассказала мне, что она поговорила с врачом и решила отказаться от терапии. У нее постоянно было такое плохое самочувствие, что она предпочла оставить все как есть. Правда дома она также принимала какие-то химиотерапевтические препараты. Когда я бывала у нее, я делала ей уколы. Это были очень дорогие лекарства, но их стоимость оплачивал муниципальный Собес.
Мы с ней вместе были приглашены на празднование пятидесятилетнего юбилея секретарши лаборатории Пиръё. Райли уже очень сильно уставала, нас отвезли на машине и мы скоро ушли домой. На этой вечеринке произошел смешной случай. Райли попросила меня связать из ниток кружевную корзиночку для цветочного горшка. Оказывается, здесь такой обычай, ставить цветочные горшки в кружевные корзиночки. Пиръё же, все это знали, терпеть не может эти корзиночки, в этом состояла шутка. Ее негодование всех очень развеселило.
А предыдущим летом мы с Райли съездили в Петербург. Я, с помощью моей приятельницы, устроила ей приглашение. Мы планировали поехать автобусом, но в это время мой сын Миша оказался свободным и отвез нас на своей машине. Это было очень удобно, так как не надо было еще и добираться от автобусной остановки домой. Кроме того, мы смогли взять с собой много вещей, которые раздарили в Петербурге. Чрез неделю он приехал, забрал нас и отвез в Хельсинки.
Поездка удалась на славу. Петербург Райли понравился необыкновенно, хотя погода была не всегда погожей. В один из первых дней на Марсовом поле, в ожидании пятьдесят третьего трамвая, мы с ней попали под хороший летний ливень. Зонтиков у нас с собой, конечно, не оказалось, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но мы не горевали. Гуляли в меру сил Райли. Днем приезжали домой отдыхать и обе спали.
Перед поездкой Миша очень строго инструктировал меня насчет житейских привычек финнов. Например, он сказал, что финны ни в коем случае не едят вчерашней еды. Я чрезвычайно простодушно пересказывала все Райли. У нас с ней не было проблем. На еду мы время не тратили и прекрасно ели и ”вчерашние” макароны, и все, что к ним было. В первый день у нас получилось очень смешно с замороженными сосисками, которые мы, на всякий случай, привезли с собой. Мы обе настолько привыкли к микроволновой печи, что никак не могли вспомнить, как в обычных условиях разморозить сосиски. К тому же, мы очень устали и очень хотели есть. В результате, мы ели сосиски, которые были сварены снаружи и заморожены внутри. Но это не испортило нам настроения. Мы весело смеялись. Дом, в котором мы жили, стоит в середине квартала и летом настолько окружен зеленью, что найти его просто невозможно, если не знаешь, где он находится. Райли все время говорила, что она никогда не найдет обратную дорогу.
Так как мы все время ходили вместе, то и проблем не было. Но в последний день, когда я делала обязательную уборку перед отъездом, она решила прошвырнуться по нашему торговому центру, который занимает целиком огромную площадь, и сделать покупки для подарков. Мы с ней договорились, на каком углу я через два часа нахожу ее, чтобы привести домой. Вдруг, приблизительно за час до условленного времени, она приходит домой сама, очень гордая тем, что нашла дорогу сама. Сложила покупки и снова отправилась гулять.
Во время нашего пребывания в Петербурге у соседки по квартире, где мы жили, был день рождения. Нас с Райли пригласили к русскому столу. Все у нее вызывало удивление. И обилие закусок от которого, как она отметила, на столе скатерти не было видно, и дружелюбие хозяев. Кормили нас настоящей селянкой с огромным количеством копченостей, это было замечательно, и отношение между людьми, и стиль поведения - все было для нее удивительно. В Финляндии обычно гостей за стол не усаживают. Стол стоит где-то в стороне, на нем закуски, которых не так много, как в русских домах. Каждый сам накладывает себе на тарелку, берет выпивку и ищет, где бы притулиться. Не берусь осуждать, у всех свой норов.
Райли все время спрашивала меня: ”Это обыкновенные люди? Почему они такие хорошие?” На что я, гордая, отвечала, что это среднестатистические ленинградские интеллигенты. Впрочем, слова ”интеллигенты” на финский, как и на все прочие языки, трудно переводимо. Уж не знаю, как она его понимала. Завела Райли себе и подружку. В нижнем этаже дома жила немая женщина. У меня с ней еще до отъезда в Финляндию были очень хорошие отношения, хотя поговорить с ней, конечно, мне не удавалось, так как я не владела языком немых. Обычно я показывала ей на солнце и изображала удовольствие, и наоборот неудовольствие, скажем, от хорошей или плохой погоды.
Однако Райли и здесь нашла выход и ухитрялась как-то разговаривать. Однажды даже была у нее в гостях. Сначала я не поняла и решила, что у русского и финского языков для немых есть что-то общее, но потом выяснила, что они пользовались обычным словарем, находили слова и тыкали в них пальцем. У немой лет десять назад умер муж. После его смерти она очень страдала и от горя даже почернела, потом мы стали замечать, что постепенно она оправилась и повеселела. Мы за нее были рады, но суть проблемы не знали.
Дело оказалось в том, что в доме напротив также жили глухо-немые. Еще прежде мы часто с улыбкой наблюдали, как наша соседка с помощью азбуки немых через проезд ”разговаривала” со своими друзьями. Райли же узнала, что наша соседка познакомилась с этими людьми уже после смерти мужа. Они - свидетели Иеговы и, опираясь на свою религию, они помогли ей набраться сил и оправиться от горя.
Цены на билеты в музеи и парки в Петербурге для российских граждан и иностранцев различались чуть ли не на порядок. Мы с Райли усвоили такую практику: я шла покупать билет, а она, молча, не говоря ни слова, проходила мимо контролера. В Петергофе мы опростоволосились и начали говорить по-фински. Контролерша торжествующим голосом закричала, что мы иностранцы, и она нас не пропустит по дешевым билетам. Райли сразу замолчала, а я показала случайно оказавшийся со мной внутренний русский паспорт, и мы прошли в парк.
Петергоф очень понравился Райли. Утром мы приехали туда на электричке, а обратно Райли предложила мне ехать катером на подводных крыльях, хотя билет в то время стоил - целое состояние - 40 000 руб. с человека, это обед в хорошем кафе на двоих. В один из дней Райли предложила пообедать в кафе. Мы нашли, действительно, прекрасное место. На противоположной стороне Канала Грибоедова, в симпатичном небольшом кафе у огромного окна с видом на Казанский Собор. Еда оказалась хорошая, мы взяли мясное блюдо и по бокалу пива. Когда мы обедали дома, Райли также пила пиво. Сначала она предлагали и мне пить пиво, но потом поняла, что у нас другой обычай и позднее пила пиво уже одна.
Райли накупила для своих друзей и близких каких-то русских сувениров и безделушек. Обратная дорога была очень приятной, без приключений. Перед отъездом из Петербурга мы купили для нее готовые русские пельмени, крепко заморозили их, но в дороге они все-таки растаяли и спаялись в сплошной конгломерат. Так их Райли и сварила дома. Уж не знаю, что они подумали про русские пельмени, но позднее нам их вежливо хвалили. Через некоторое время я все-таки исправила эту ошибку, наделала вручную домашних пельменей и на подносе, держа его всю дорогу в автобусе перед собой, привезла домой к Райли - благо жили мы не далеко. Тогда-то они и попробовали первый раз настоящие русские пельмени.
Я еще не написала, что Райли очень хорошая кулинарка. Вообще-то, в обычной жизни финны очень мало готовят дома, а еще реже пекут пироги или еще что-нибудь такое. Национальной едой считается гороховый суп, очень любят суп с сосисками. Сосиски с пивом или пицца - также считаются национальной едой. Райли, когда была здорова, всегда готовила еду дома, постоянно пекла что-нибудь необычное и вкусное. Однажды на пикнике на даче она испекла замечательный мясной пирог и очень обиделась, когда кто-то назвал его пиццей. Когда я приходила к ней пить кофе, на столе всегда стояла выпечка, приготовленная ею самой. Она была поклонница традиционного образа жизни и отношений в семье. У себя дома она была центром, цементировавшим и организовывавшим вокруг себя всю семейную жизнь.
Если Райли выглядела очень приятной среднестатистической финской женщиной, муж ее Вальтери, смотрелся красавцем. Мы с Райли всегда подшучивали над ним и говорили, что он - хорошо ухоженный мужчина. Обычно он, как истинный финн, был немногословен и только подсмеивался над нами.
В мае 1997 года Райли исполнялось шестьдесят лет. Ей хотелось отметить это событие, встретиться с друзьями и сослуживцами, но сил уже было немного. Она попросила меня помочь ей в этом, на что я с большим удовольствием согласилась. Сначала мы долго обсуждали всю организацию. Мы договорились, что я напеку маленьких пирожков с мясом и с яйцом и зеленым луком - мои любимые пироги. Не знаю почему, но в Финляндии таких пирожков не пекут. Райли даже не совсем понимала, о чем я говорю. Тогда я испекла пироги на пробу и принесла ей. Моя работа была одобрена. Забегая вперед, скажу, что все гости очень удивлялись этим пирожкам, и первый из них брали с опаской. Еще мы придумали крохотные, на один зуб, бутерброды, украшенные фруктами и овощами. Выглядели они очень нарядно, как цветы, и украшали стол, делая его похожим на цветочную клумбу. Эса, который закончил кулинарную школу, приготовил два чудесных и очень вкусных торта из клубники и взбитых сливок. Вот это, действительно, было вкусно! Не было нужды хвалить с лицемерным выражением лица.
Накануне праздника делали генеральную уборку квартиры. Я подшучивала над хозяивами и говорила, что гости, войдя, конечно же сразу полезут под кровать или за ванную, проверять, есть ли пыль. Райли очень спокойно ответила мне, что нет, дело не в этом, они просто не хотят, чтобы на голову гостям падали пауки. Именно так было и сказано. Я потому это подчеркиваю, что в самый разгар праздника со старинных, еще маминых, часов на головы собравшихся вдруг тихо и осторожно стал спускаться на своей паутинке маленький паучок. Вспомнили бывший накануне разговор и дружно рассмеялись.
В назначенный день, это была суббота, мы покрыли стол красивой, вышитой еще Райлиной мамой, скатертью. На больших тарелках расставили пирожки и бутерброды, в центре водрузили торт. По периферии стояли чашки, украшенные красивыми бумажными салфетками. Как это здесь принято, гости наливали себе кофе сами, накладывали на тарелку еду и садились в гостиной на диване или еще где-нибудь. Прихлебывая кофе, разговаривали с хозяйкой. Я варила кофе, подавала на стол, потчевала гостей, мыла чашки. Событие длилось два дня, за это время у Райли побывало более тридцати человек. Одни приходили, другие уходили, так целый день. Вернее в разосланных за две недели до этого приглашениях говорилось: ”приглашаем Вас на прием, который будет иметь место такого-то числа от… и до…” Так здесь принято.
В конце лета или начале осени Мальминская больница взяла шефство над Райли. Раз в неделю за ней приезжала специальная машина с медсестрой и ее на целый день отвозили в больницу, где организовано специальное отделение для дневного ухода за онкологическими больными. По желанию в нем можно находиться каждый день или несколько раз в неделю. Но Райли выбрала один день в неделю. Там она беседовала с врачом, получала необходимую медицинскую помощь. Кроме того, здесь отмечали дни рождения больных и очередные праздники. Райли присутствовала на Рождественских празднествах, здесь еще есть ”маленькое Рождество”, когда зажигают свечи и пьют глёгги - подогретый сок с вином и пряностями. Больных мыли в ванной, стригли, делали маникюр и педикюр. После одного посещения Райли мне пожаловалась, что ей не стали ”чистить” лицо. Обстановка в этом отделении была дружелюбная, и персонал очень внимателен, впрочем, как и во всех больницах Хельсинки, что я знаю не понаслышке.
Однажды, при очередном моем визите к ней, Райли рассказала следующую историю. Она, как обычно чем-то занималась на кухне. Вдруг слышит на улице крик: ”Неужели это я, неужели это произошло со мной!” Выглядывает в окно и видит, что ее дочь Элина идет домой и кричит все это совершенно диким голосом. Дома Элина рассказала, что накануне, около недели назад, она с подружкой была в магазине фирмы KoppAhl. Там было организовано рекламное мероприятие и все заполняли заявки на участие в лотерее. Кроме всяких мелочей, главным выигрышем был автомобиль. И вот, представьте себе, Элина получила известие, что ей достался этот главный выигрыш. Ей сообщали, что надо явиться на очередное рекламное мероприятие, где будут вручаться призы. Кроме того, если у Элины хорошая внешность, ее будут фотографировать вместе с ее новым автомобилем и тогда она получит еще и плату за участие в съемках. Я привыкла слышать, что все это неправда, что это только реклама, а в жизни ничего подобного не бывает. Но Эллина все-таки имела хорошую внешность и получила и автомобиль, и еще кучу подарков в виде косметики и одежды.
Этот год был удачным для детей Райли. Год назад Эса был по обмену в Америке, жил в американской семье, изучал английский. А в этом году он принимал участие в актах помощи развивающимся странам. Финляндия оказывала большую помощь Кении, особенно по программе для глухонемых. В Кении до этого не было языка глухонемых, поэтому в настоящее время используется построенный на финской основе язык. Последняя поездка Эса была в Израиль, где он работал в лаборатории, размножающей растения при помощи генной инженерии.
В Финляндии дети, повзрослев, уходят из дома. У Элины был друг, и она жила с ним отдельно. Но потом ей представилась возможность получить на очень выгодных условиях ссуду, которую здесь дают молодым, и она купила двухкомнатную квартиру. Два счастливых события - выигрыш автомобиля и приобретение на хороших условиях квартиры в ее жизни совпали по времени. Элина была очень счастлива. На первых порах, как мне сказали, она решила жить в своей квартире одна, так как до этого никогда не жила отдельно от родителей. Она хотела насладиться свободой. Однако скоро я заметила, что Элина готовится стать матерью.
Я поздравила Райли с будущим прибавлением в семье, но не обсуждала с ней этой проблемы. Я знала, что она очень ценила традиционные семейные институты и мне не хотелось ее огорчать. Дела у Элины шли хорошо, она получила постоянное место медсестры в Мальминской больнице. Все-таки надо пояснить, что значит ”постоянное место”. В Финляндии очень распространены трудовые отношения, построенные на основе временного договора. Причем договор обычно бывает настолько временным, что заключается на 3-4 месяца, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Каждые три месяца работник гадает, возобновят с ним договор, или нет. Это очень нервирует. Потому получение постоянного места - событие в жизни каждого финна и об этом всегда говорится особо.
Как-то я была у Райли в гостях, она собрала и отдала мне свое незаконченное вышивание, нитки, шерсть для вязания и кой-какие мелочи. Я весело, с большим удовольствием и с благодарностью сгребла все это. Но, когда пришла домой, Урхо сказал, что Райли прощается и отдает мне все свои дела. Я даже не дала ему продолжать, так как никогда не верила, что Райли может умереть. Хотя большую часть своей жизни я занималась диагностикой онкологических заболеваний и прекрасно знала, чем это кончается, особенно когда процесс становится распространенным и имеются метастазы, но мне казалась, что это не может касаться Райли, что она вечная, как мы сами, как солнце, как синее небо, как весь, окружающий нас мир. Однако это оказалось не так. Райли слабела, сильно уставала, но я ничего не хотела видеть. Приходя к ней, я болтала о том, о сем и считала что она такая же, как всегда. Потом я не встречалась с ней недели две. Вдруг как-то вечером мне звонит Вальтери и говорит, что Райли ”заснула”. Где-то в глубине сознания я поняла, о чем он говорит, но опять не хотела понимать и верить. Я спросила его, что значит ”заснула”. Тогда он мне сказал, что Райли умерла. Я начала плакать. ”Не плачь, - сказал мне Вальтери мягко, - она не мучилась и умерла тихо и спокойно”. Но я все-таки продолжала плакать…
Райли умерла 5 апреля 1998 года. Ее внук родился 19 февраля. Она успела подержать на руках своего внука. Он как бы сменил ее в этом мире. Хоронили ее по лютеранскому обычаю. Похороны состоялись 17 апреля. Был не по-весеннему холодный день, шел противный, мокрый снег и невозможно было понять, отчего лица мокрые, от снега или от слез. Все было торжественно и даже красиво. Печально и тягуче звонил церковный колокол, извещая и Бога, и мир о том, что мы лишились близкого друга и земного защитника. Пастор хорошо подготовился и произнес весьма прочувствованную речь. Он сказал про Райли все. И про ее доброту, и про желание помогать и приносить добро людям, и про то, что она всегда находила кого-нибудь, нуждающегося в помощи, и опекала его. Все плакали. Я рыдала в голос на всю церковь. Потом к гробу возлагали цветы и говорили коротенькие речи. Мой букет состоял из цветов финского флага - бело-синих гвоздик. Я тоже что-то сказала в память о Райли. Гроб с телом Райли отвезли в крематорий, а мы пошли в специальное при церкви помещение, где был организован стол. Таков обычай, все расписано и предопределено. Прах был захоронен на старинном кладбище, под сенью древней и очень красивой церкви в небольшом городке Ваммала, родном городе Райли.
Последняя часть моего рассказа далась мне очень трудно и писалась очень долго. Я не могу поверить, что Райли нет среди нас. Просто по какой-то причине мы с ней больше не встречаемся. На самом же деле, она продолжает по-прежнему жить в своем доме. И поэтому мы с Урхо говорим: ”прошли или проехали мимо Райлиного дома” или ”были в Райлином магазине”. Я еду в автобусе мимо дома Райли и, если в проеме автобусной двери появится ее несколько тяжеловатая фигура, я не удивлюсь. Я радостно улыбнусь ей и подвинусь, чтобы она смогла сесть рядом. Дорогая Райли.
